Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я не
знаю, как могло начальство поверить ему такую должность: он хуже, чем якобинец, и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить
трудно. Не прикажете ли, я все это изложу лучше на бумаге?
— Да, если ты хочешь арифметическим путем
узнать дух народа, то, разумеется, достигнуть этого очень
трудно.
— Впрочем, для тебя же хуже, — продолжал Грушницкий, — теперь тебе
трудно познакомиться с ними, — а жаль! это один из самых приятных домов, какие я только
знаю…
И вот таким образом составился в голове нашего героя сей странный сюжет, за который, не
знаю, будут ли благодарны ему читатели, а уж как благодарен автор, так и выразить
трудно.
Что думал он в то время, когда молчал, — может быть, он говорил про себя: «И ты, однако ж, хорош, не надоело тебе сорок раз повторять одно и то же», — Бог ведает,
трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставление.
Все
знали, что
трудно иметь дело с буйной и бранной толпой, известной под именем запорожского войска, которое в наружном своевольном неустройстве своем заключало устройство обдуманное для времени битвы.
Конечно, если бы даже целые годы приходилось ему ждать удобного случая, то и тогда, имея замысел, нельзя было рассчитывать наверное на более очевидный шаг к успеху этого замысла, как тот, который представлялся вдруг сейчас. Во всяком случае,
трудно было бы
узнать накануне и наверно, с большею точностию и с наименьшим риском, без всяких опасных расспросов и разыскиваний, что завтра, в таком-то часу, такая-то старуха, на которую готовится покушение, будет дома одна-одинехонька.
Беспокойный бред охватывал ее более и более. Порой она вздрагивала, обводила кругом глазами,
узнавала всех на минуту; но тотчас же сознание снова сменялось бредом. Она хрипло и
трудно дышала, что-то как будто клокотало в горле.
И хоть я и далеко стоял, но я все, все видел, и хоть от окна действительно
трудно разглядеть бумажку, — это вы правду говорите, — но я, по особому случаю,
знал наверно, что это именно сторублевый билет, потому что, когда вы стали давать Софье Семеновне десятирублевую бумажку, — я видел сам, — вы тогда же взяли со стола сторублевый билет (это я видел, потому что я тогда близко стоял, и так как у меня тотчас явилась одна мысль, то потому я и не забыл, что у вас в руках билет).
Борис. Эх, Кулигин, больно
трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не
знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак.
Он вспомнил, что в каком-то английском романе герой, добродушный человек,
зная, что жена изменяет ему, вот так же сидел пред камином, разгребая угли кочергой, и мучился, представляя, как стыдно, неловко будет ему, когда придет жена, и как
трудно будет скрыть от нее, что он все
знает, но, когда жена, счастливая, пришла, он выгнал ее.
— Как все это странно…
Знаешь — в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я очень обижалась — не за себя, а за ее красоту. Один… странный человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему
трудно.
Самгин, слушая, заставлял себя улыбаться, это было очень
трудно, от улыбки деревенело лицо, и он
знал, что улыбка так же глупа, как неуместна. Он все-таки сказал...
— Нет, он
знает. Он мне показывал копию секретного рапорта адмирала Чухнина, адмирал сообщает, что Севастополь — очаг политической пропаганды и что намерение разместить там запасных по обывательским квартирам — намерение несчастное, а может быть, и злоумышленное. Когда царю показали рапорт, он произнес только: «
Трудно поверить».
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут! Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются на скудость жизни, а между тем — зарабатывают больше плотников. А плотники — на них ссылаются, дескать — кузнецы лучше нас живут. Союзы тайные заводят…
Трудно,
знаете, с рабочим народом. Надо бы за всякую работу единство цены установить…
— Здоровенная будет у нас революция, Клим Иванович. Вот — начались рабочие стачки против войны —
знаешь? Кушать
трудно стало, весь хлеб армии скормили. Ох, все это кончится тем, что устроят европейцы мир промежду себя за наш счет, разрежут Русь на кусочки и начнут глодать с ее костей мясо.
— Изорвал,
знаете; у меня все расползлось, людей не видно стало, только слова о людях, — глухо говорил Иноков, прислонясь к белой колонке крыльца, разминая пальцами папиросу. — Это очень
трудно — писать бунт; надобно чувствовать себя каким-то… полководцем, что ли? Стратегом…
— Я
знаю, что тебе
трудно, но ведь это — ненадолго, революция — будет, будет!
— Какой вы сложный, неуловимый!
Трудно привыкнуть к вам. Другие, рядом с вами, — точно оперные певцы: заранее
знаешь все, что они будут петь.
— Нехаева? Она — смешная, впрочем — тоже интересная. Помешалась на французских декадентах. А вот Спивак — это, брат, фигура! Ее
трудно понять. Туробоев ухаживает за ней и, кажется, не безнадежно. А впрочем — не
знаю…
— Как я, избитый, буду на суде? Меня весь город
знает. Мне
трудно дышать, говорить. Меня лечить надо…
— Ах, если б ты
знала, как это
трудно! — говорил он.
— Я собираюсь с духом, — сказала она наконец, — как
трудно, если б вы
знали! — прибавила потом, отворачиваясь в сторону, стараясь одолеть борьбу.
— Да неужели вы не чувствуете, что во мне происходит? — начал он. —
Знаете, мне даже
трудно говорить. Вот здесь… дайте руку, что-то мешает, как будто лежит что-нибудь тяжелое, точно камень, как бывает в глубоком горе, а между тем, странно, и в горе и в счастье, в организме один и тот же процесс: тяжело, почти больно дышать, хочется плакать! Если б я заплакал, мне бы так же, как в горе, от слез стало бы легко…
Неизвестность, ревность, пропавшие надежды на счастье и впереди все те же боли страсти, среди которой он не
знал ни тихих дней, ни ночей, ни одной минуты отдыха! Засыпал он мучительно,
трудно. Сон не сходил, как друг, к нему, а являлся, как часовой, сменить другой мукой муку бдения.
— Почем я
знаю. Извините, мне очень
трудно следить за вами.
С англичанином, как вы
знаете, знакомство завязать
трудно; но вот через два месяца, кончив срок лечения, мы все в области гор, всходим компанией, с остроконечными палками, на гору, ту или другую, все равно.
Трудно человеку
знать про всякий грех, что грешно, а что нет: тайна тут, превосходящая ум человеческий.
В одном из прежних писем я говорил о способе их действия: тут, как ни
знай сердце человеческое, как ни будь опытен, а
трудно действовать по обыкновенным законам ума и логики там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и нравам народа, как
трудно разговаривать на его языке, не имея грамматики и лексикона.
Сделавши одно послабление, губернатор должен был допустить десять и молчать, иначе ему несдобровать. Он сам первый нарушитель законов. А европейцы берут все больше и больше воли, и в Пекине
узнают об этом тогда, когда уже они будут под стенами его и когда помешать разливу чужого влияния будет
трудно.
Наконец явился какой-то старик с сонными глазами, хорошо одетый; за ним свита. Он стал неподвижно перед нами и смотрел на нас вяло. Не
знаю, торжественность ли они выражают этим апатическим взглядом, но только сначала, без привычки,
трудно без смеху глядеть на эти фигуры в юбках, с косичками и голыми коленками.
Вы
знаете, что сделалось или что делается с Индией; под каким посевом и как
трудно возрождается это поле для новых всходов, и Египет тоже.
—
Знаю, тетенька, а всё
трудно.
Последнее чувство было сильнее, и она решила сколько возможно повлиять на него и удержать его, хотя она и
знала, как это
трудно.
Как ни ново и
трудно было то, что он намерен был сделать, он
знал, что это была единственная возможная для него теперь жизнь, и как ни привычно и легко было вернуться к прежнему, он
знал, что это была смерть.
— Я
знаю, что вам
трудно простить меня, — начал Нехлюдов, но опять остановился, чувствуя, что слезы мешают, — но если нельзя уже поправить прошлого, то я теперь сделаю всё, что могу. Скажите…
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский — тот давно присосался, но поймать его ужасно
трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я
знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
Но и в Узле и в Гарчиках прежнего Привалова больше не было, а был совсем другой человек, которого
трудно было
узнать: он не переставал пить после Ирбитской ярмарки.
— Да
трудно и
узнать, потому что я почти все забыл за пятнадцать лет.
— Мое мнение…
Знаете, Александр Павлыч, в лице Привалова есть что-то такое — скрытность, упрямство, подозрительность, — право,
трудно сказать с первого раза.
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых
трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не
знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
— Сказала, что придет, но не
знаю, сегодня ли.
Трудно ведь ей! — робко посмотрел на брата Алеша.
«
Трудно узнать, о чем он думает», — отзывались иной раз разговаривавшие с ним.
Пробираться сквозь заросли горелого леса всегда
трудно. Оголенные от коры стволы деревьев с заостренными сучками в беспорядке лежат на земле. В густой траве их не видно, и потому часто спотыкаешься и падаешь. Обыкновенно после однодневного пути по такому горелому колоднику ноги у лошадей изранены, у людей одежда изорвана, а лица и руки исцарапаны в кровь.
Зная по опыту, что гарь выгоднее обойти стороной, хотя бы и с затратой времени, мы спустились к ручью и пошли по гальке.
Вы ведь
знаете, что у меня за жена; кажется, женщину добрее ее найти
трудно, согласитесь сами.
Я не
знаю, что труднее — подъем или спуск. Правда, при подъеме в работе участвует дыхание, зато положение тела устойчивее. При спуске приходится все время бороться с тяжестью собственного тела. Каждый
знает, как легко подыматься по осыпям вверх и как
трудно по ним спускаться книзу.
Мужчины были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы, и такие же штаны. Костюм женщин более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту и по краям подола была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз грязные ребятишки испуганно смотрели на нас.
Трудно сказать, какого цвета была у них кожа: на ней были и загар, и грязь, и копоть. Гольды эти еще
знали свой язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова не понимали по-гольдски.
Долина Тютихе — денудационная; она слагается из целого ряда котловин, замыкаемых горами. Проходы из одной котловины в другую до того узки, что
трудно усмотреть, откуда именно течет река. Очень часто какой-нибудь приток мы принимали за самое Тютихе, долго шли по нему и только по направлению течения воды
узнавали о своей ошибке.
— Конечно, я не могу сказать вам точных цифр, да и
трудно было бы найти их, потому что, вы
знаете, у каждого коммерческого дела, у каждого магазина, каждой мастерской свои собственные пропорции между разными статьями дохода и расхода, в каждом семействе также свои особенные степени экономности в делании расходов и особенные пропорции между разными статьями их.
Алексей
знал, что если отец заберет что себе в голову, то уж того, по выражению Тараса Скотинина, у него и гвоздем не вышибешь; но Алексей был в батюшку, и его столь же
трудно было переспорить.